Довелось мне в 1988 побывать на Пятигорском ипподроме. Подружки по совхозной конюшне уехали работать на Ставропольский конный завод и пригласили меня в гости. Всё лето вместе со своим арабским тренотделением они проводили на ипподроме: кормили, поили, чистили лошадей, готовили к скачкам и иногда в этих скачках участвовали в роли жокеев. Мне тоже доверили уход за лошадьми и даже тренинг. Правда, скакать галопом поручали только на одной лошадке – арабской кобыле-трёхлетке с удивительным именем Дороженька, причём она была родной внучкой знаменитого Асуана. На остальных лошадях я ездила только шагом или рысью, передавая их для галопа более опытным всадникам.
У всех арабских трёхлеток Ставропольского конезавода в тот год были имена, начинающиеся на букву "Д". Предыдущее поколение всё называлось на букву "Г", еще раньше – "В", "Б" и "А". Но позже это правило уже не применялось.
Почему же именно Дороженьку мне отдали в персональный тренинг? Да потому, что в нынешнем сезоне она совершенно не желала торопиться. Неспешно проскакав дистанцию, резко переходила на шаг буквально в метре после финиша, а то и раньше. Поскольку все арабские племенные кобылы в молодости должны занять призовое место в ипподромных испытаниях, то Дороженьку время от времени записывали на скачки. Но она постоянно приходила к финишу с большим отставанием от других лошадей. Всего один раз в этом сезоне она заняла призовое третье место. И ни один завсегдатай ипподрома никогда ни копейки не ставил на эту лошадь.
Характер у Дороженьки был добрый, покладистый, а тело довольно упитанное. В общем, идеальный скакун для дилетанта. Тренер Б.Ю.Петросянц надеялся, что под моим далеко не жокейским весом кобылка немного похудеет и станет хотя бы внешне похожа на скаковую лошадь. Поэтому скакать галопом он поручал нам на значительно более длинные дистанции, чем всем остальным всадникам. А на мою нескаковую манеру езды и глубокую посадку совершенно не обращал внимания.
Сообразив, что могу заниматься с Дороженькой, как с привычной спортивной лошадью, я приучила её реагировать на шенкеля (у жокеев такая высокая посадка, что шенкелями особо не попользуешься). Правда, стремена мне всё-таки пришлось сделать гораздо короче, чем я привыкла, и ещё пришлось научиться по-скаковому держать повод. Прежде мне часто приходилось иметь дело с лошадьми, не желавшими двигаться, и теперь полученный опыт весьма пригодился. Вскоре кобыла начала понемногу увеличивать скорость галопа. Правда, то, что я считала галопом, на ипподроме называли кентером. А галоп – это что-то невообразимо резвое.
Случалось, мне помогали конники из других тренотделений, особенно на чистокровках. Во время галопа они плотно окружали мою Дороженьку со всех сторон и "протаскивали" нас с огромной скоростью чуть ли не полный круг. Скорость была такая, что встречый ветер не давал дышать. Именно тогда я впервые в жизни почувствовала, как быстро может мчаться лошадь.
Особое внимание я обращала на то, чтобы Дороженька не тормозила возле финиша, а продолжала скакать дальше. Дело в том, что наше тренотделение располагалось вдали от других конюшен, но рядом с финишной прямой. И бедные лошади были вынуждены скакать к финишу мимо родной конюшни. Конечно, Дороженька норовила свернуть домой пораньше. Но я поощряла её всякими вкусностями за любые достижения, и постепенно она научилась скакать к финишу и дальше, не сбавляя хода. Очень хотелось научить её прыгать через препятствия, но тренер, узнав о моих намерениях, схватился за сердце и категорически запретил нам заниматься конкуром.
Чудесные три недели провела я на Пятигорском ипподроме вместе с Дороженькой. Оглядываясь назад, вижу, что эти дни были одними из лучших в моей жизни. В предрассветных сумерках, ещё толком не проснувшись, мы выезжали на круг. Рядом с нами гарцевали десятки изумительных по красоте лошадей. На горизонте величаво возвышался Эльбрус. Его можно было увидеть только на рассвете, а после восхода солнца он пропадал в туманной дымке.
После утренних проездок (мы проезжали каждый день по 3-4 лошади) наступало время чистки лошадей и денников, поение и кормление. Удивительно мало пьют арабские скакуны даже в жаркий день после тяжёлой работы. Можно одним ведром четверых напоить. Правда, тренер запрещал поить лошадей из неполного ведра – каждому коню обязательно подносили ведро, полное водой до краёв.
Недолгая дневная передышка, во время которой можно до отвала наесться сочных ягод вишни, в изобилии растущей вдоль ограды ипподрома, и снова к лошадям. Теперь вечерняя проводка. Несмотря на название, лошадей не водят в поводу, а шагают верхом, причём обязательно без сёдел. Лошадь должна понимать, что раз нет седла, значит, это не работа, а отдых. На Дороженьке я могла даже дремать во время проводки, а вот на остальных лошадях зевать не приходилось – все молодые, горячие, так и ищут повода порезвиться.
После проводки и вечерней кормёжки я с трудом доползала до постели, чтобы утром, ни свет, ни заря, всё начать сначала. Мне всё это очень нравилось, да и теперь я бы с радостью вновь окунулась в такую ипподромную жизнь. Но, к сожалению, всё когда-то кончается. Пришлось и мне расстаться с ипподромом, с подружками, с любимой Дороженькой.
В пятницу 26 августа 1988 года я улетела из Минвод в Ленинград, а в субботу Дороженьку выставили на скачку. И она пришла первой. На всём ипподроме нашёлся всего один случайный зритель, который поставил на Дороженьку несколько рублей, потому что ему понравилось её необычное имя. Он выиграл совершенно сумасшедшие по тем временам деньги – несколько сотен рублей.
Остальные разъярённые зрители чуть не разорвали Дороженьку на мелкие кусочки. Конюхи буквально бегом, скрываясь за кустами, увели кобылу на конюшню. Вскоре Дороженьку увезли на конный завод и включили в племсостав. Увы, мне так и не довелось её больше увидеть. В конце зимы она погибла, так и не оставив потомства. Всё что осталось у меня – несколько нечётких (из-за утренних сумерек) фотографий, на которых мы скачем по финишной прямой на фоне трибун Пятигорского ипподрома. Дорогая моя Дороженька – я всегда буду благодарна тебе за эти минуты счастья.
Журнал «Кони Петербурга» №2 (11) 2001, стр. 82.
